Ночное небо в россыпи звёзд вполне гармонировало с землёй, отражающей в космос огни рекламы, месяц приветливо мне улыбался сверху. После дневного зноя прохлада приятно бодрила тело. От равновесия чувств душа внутри плоти довольная мурлыкала на манер отдыхающего кота.
Эх, благодать! И чего ещё надо для ощущения полноты жизни?
В моём дому царят покой да тишь,да посещает божья благодать;когда случится – до полуночи не спишь, —о недостигнутом доводится мечтать.Мои мечты простерлись до небес,притом, и в ширь охват неограничен.Не соответствует, порой, удельный весобъему, если массой увеличен.Но грёз моих бесплотные тела, —как облака, носимые ветрами.Судьба замысловато соткаладорожку и осыпала дарамии, падок до заманчивого дух, —не хочет от кормушки отлетать.Мечтам своим заботливый пастух, —я призываю божью благодать.Она-то и мешает ночью спать, —чтоб довершил, что не достиглось днём.…упущенное дабы наверстать —и делаешь, порою, ход конём!..
Глава двенадцатая
Ох и ощутима языковая проблема за рубежом! Ежедневно я упражняюсь в испанском – для этого прихватил с собой из дому самоучитель и небольшой словарик. Прилежно следую всем предписаниям учебного пособия, зубрю грамматику, запоминаю слова и выражения. Но, видимо, оттого, что сильно нервничаю, чужой язык никак не даётся. Языковую практику обретаю, главным образом, в магазинах, общаясь с продавцами, а также, с прохожими на
улице. Однако всего этого явно недостаточно для овладения необходимым уровнем. В магазине-то всё усвоил я достаточно быстро, там даже если чего и не знаешь, ткнул пальцем – и продавец тебя понял, ты только производи оплату. Но когда приходилось более тесно соприкасаться с испанской речью, проблема языкового барьера вставала весьма актуально. Я, вроде бы, и немало знал испанских слов, но использовать на практике свой словарный запас никак не получалось. Тешился мыслью: вот устроюсь на работу и начну ближе общаться с чилийцами тогда и обрету необходимую практику – и пойдет язык. Но с работой всё как-то не складывалось, а имеющаяся денежная наличность катастрофически таяла, как эскимо в руках пятилетнего лакомки. При всей моей бережливости и скромности текущих запросов скорый финансовый крах реально устрашал своей неотвратимостью. Продукты пропитания я, как и все пребывающие в моем положении, приспособился добывать по воскресеньям в церкви. Их туда с благотворительной целью регулярно поставляла матушка Ульяна, чтоб поддерживать страждущих в их беде. Часто эти продукты были, если судить по местным меркам, непригодны к реализации: была повреждена упаковка, поцарапана этикетка, испачкана обёртка, а фрукты и овощи, вообще отталкивали покупателя своим вялым видом либо слегка подпорченными местами. Но в моём положении привередничать не имело смысла: я вырезал подгнившие места, как это принято на моей родине большинством населения, и употреблял эти продукты в пищу. Да, ведь мы не чилийцы и не избалованы изощрённостью выбора.
Случилось однажды быть мне очевидцем следующего эпизода. Двое немолодых бедных чилийцев явились в русскую церковь, чтоб добыть себе здесь что-нибудь на пропитание. Их провели к отведённому месту, где оставляли продукты нуждающимся. Когда аборигены увидели то, что им предлагали в пищу, они в первый момент просто лишились дара речи, а когда пришли в себя, возмущённо молвили: «Это всё несъедобное!..» С тех пор они уже никогда не появлялись в этом божьем храме. Их так отпугнули подгнившие фрукты и подпорченная упаковка предлагаемых продуктов, что пропал весь интерес к подобной благотворительной помощи.
В общем, нам, экстремалам, выжить здесь не представляет труда. Но всю жизнь выживать – это невыносимо, от этого, в принципе, я и бежал сюда. И вот, приходится испытывать на себе гадливое чувство побирушки, промышляющей чем подадут. Для сорокалетнего, полного сил мужика – это невозможно. Ведь нас учили: человек – звучит гордо! А я не ощущал себя в полной мере человеком, ибо от животного нас отличает способность к труду. Нужно искать любую работу. Чтобы зря не терять время, я поехал в монастырь на встречу с отцом Вениамином с намереньем просить его помочь мне в поисках работы. Старик принял, как всегда, учтиво. Мы чинно поговорили о том – о сём, отдав долг вежливости традиции. Затем, я осторожно напомнил о цели своего визита.
– Да-да, я поговорил о вас, – поспешил успокоить священник. – Я вас познакомлю с одной дамой, она живёт здесь поблизости и охотно согласилась принять участие в вашей судьбе.
– Очень любезно с её стороны. Спасибо вам, батюшка, что помогаете мне.
– Ничего! Не стоит благодарности, – поскромничал поп. – Она, вообще-то, мой должник и охотно откликнулась на мою просьбу. Пойдёмте, нас ждут.
***
Домик, куда мы направились с отцом Вениамином, находился здесь же, на территории монастыря. Был он небольшой, ухоженный и утопал в цветах и разной тропической растительности. Нас гостеприимно встретила пожилая подвижная женщина. Её седовласые локоны красиво обрамляли лицо с благородными чертами. Мы тут же познакомились. Её звали – Львова Екатерина Андреевна. Эту даму я уже видел во время служб в церкви.
Мы вошли в дом. Там всё было в идеальном порядке – чувствовалась добрая рука заботливой хозяйки. Хоть мебели и немного, но подобрана со вкусом. Меня привлекло то, что в развешанных на стенах и расставленных на мебели старых семейных фотографиях были запечатлены люди, судя по их одежде, принадлежавшие к дореволюционной России и… к гитлеровской Германии. Особенно заметно одна миловидная блондинка, одетая в военный мундир вермахта, присутствовала на многих фотографиях…
Отец Вениамин быстро откланялся, сославшись на необходимость провести какую-то церковную церемонию в монастырской часовне. Я остался с глазу на глаз с радушной хозяйкой. Мы пили чай с печеньем, и она по-старушечьи разоткровенничалась – принялась вдруг рассказывать о себе. Я слушал с интересом.
– …а происхожу я из древнего дворянского рода. Мои родственники сражались с коммунистами в Гражданскую войну. Потом, кто-то из них сгинул в огне сражений, кто-то погиб в застенках красного режима. Когда началась Вторая мировая война, наша семья, терпящая большие притеснения от коммунистов, с надеждой встретила весть о вторжении германских войск на территорию Советского Союза. Германия, как нам тогда казалось, расправится с советской властью в России и нашей семье вернут утраченное.
– И много у вас забрали?
– Как рассказывала нам мать, под Калугой находилось наше родовое поместье и ещё в Петербурге на Фонтанке имелся особняк, да ещё какие-то деревни по России. Но мы с сестрой родились в двадцатые годы, то есть, после свершившихся в России трагических событий, закончившихся свержением монархии.
Она широким жестом указала на одну из фотографий на стене, где запечатлена была красивая блондинка в германской военной форме:
– Вот, видите, как я тогда была молода?
– Так это вы?! Как вы оказались у немцев?
– Вот так и оказалась, вместе с сестрой! Мы жили на Украине и когда туда пришли германские войска, мы пришли в городскую комендатуру и предложили свои услуги.
– Но ведь это были враги! Они пришли убивать…
– Кого убивать? Мы ненавидели коммунистов – они обобрали нас. Мы готовы были сотрудничать хоть с чёртом, только бы он расправился с ненавистным нам режимом. Вот так мы с сестрой стали служить при комендатуре. Нам выдали полагающиеся пайки и жалованье. Обязанности наши заключались в том, что мы доводили до сведения населения все распоряжения немецких властей, были переводчиками, вели различную документацию на оккупированной территории. В общем, всё складывалось благоприятно для нас до той поры, пока Красная Армия не стала наступать. Мы с сестрой последовали за немецкими войсками.
– А как вы оказались в Чили?
– О! Это потом. А сначала пришлось пережить такой кошмар! В самом конце войны, когда Советские войска вошли в Германию, там творилась такая неразбериха… кругом бомбят, артиллерия обстреливает, внезапно прорываются русские танки… Ужас! То американцы, то французы с англичанами… Но страшнее всего были русские… Кругом паника!.. Мы с сестрой в тот момент находились в каком-то маленьком немецком городишке, когда начался массированный обстрел его. Мы, как раз, шли к месту службы, когда начали рваться первые снаряды. Нам пришлось поспешно укрыться в первом попавшемся подвале какого-то дома. Там укрывалось гражданское население и только мы двое оказались в военной униформе. Обстрел продолжался долго, потом слышался грохот проходящих танков. В городе начались уличные бои, которые продолжались трое суток. Всё это время никто не покидал подвал и было неизвестно в чьих руках город. Больше всего мы боялись, что городом вдруг овладели русские. Нам с сестрой поблажек ждать от сталинского режима было нереально.
